[futago-to-kaeru]

Название: Сезоны
Автор:  клюквенное варенье
Бета:  Бел-семпай
Фендом: Katekyo Hitman reborn
Пейринг: Бельфегор/Фран
Рейтинг: R
Жанр: "кровавый романс" (с)
Саммари: о том, как у них все начиналось
Дисклеймер: Все первонажи принадлежат Амано, моя - только фантазия на их тему.
Размер: мини
Предупреждение или От автора: Главы небольшие. Фран дважды раненный. Да, автора немного повернуло))
Размещение: с указанием авторства варенья и, желательно, ссылкой сюда.

Мне казалось что жизнь моя улеглась в г'етто,
И простым обзывательством стали обрывки фраз
Но твой взгляд не изменишь ни грубостью, ни монетой
И я чувствую шторм в глубине изумрудных глаз.
(с) клюквенное варенье

Карта первая. Луна.*

Бельфегору двадцать шесть лет. Позолота волос, местами с вплавлением платины, всегда в легком беспорядке, и челка, как и прежде, закрывает глаза. Тонкие руки с большими жилистыми ладонями, а длинным пальцам, привыкшим крепко зажимать по пять или шесть ножей, позавидовал бы любой пианист. Нет, Бельфегор не умеет играть. Он вообще весь этот жалкий мирок аристократизма - дешевую пародию на царские манеры - на дух не переносит. У него вообще свои, более интересные взгляды на правление. У Бельфегора улыбка демона и тихий надтреснутый смех, узкая талия и длинные ноги, статная фигура и прикрытые ресницами глаза цвета холодной стали под густой оправой волос.
А еще ему снятся сны. Когда опускается морозная ноябрьская ночь и тихим ливнем роняет себя на город, когда легкий ветер, забираясь сквозь приоткрытые ставни, нашептывает сновидение, чуть целуя лицо, когда тонкая полоса света то исчезает, то вдруг снова зашагивает в окно, Бельфегор видит кошмары. Каждую ночь, одна и та же улыбка, один и тот же голос, одни и те же интонации. Он зовет его к себе, обнимает, шепчет на ухо потаенные страхи. До боли знакомая издевка в голосе и почти такой же надтреснутый смех, и распевное «Бел-фе-горь», с ноткой французского акцента, когда он глотает звук «р’», и холодные ладони на горле. А Бельфегор лежит в своей кровати в детской, как и прежде, сколько бы лет ни прошло, не в состоянии вырваться или оттолкнуть. Не в силах убежать или спрятаться, и даже не может ударить. Блеклой бардовой обивкой теснится мебель, сверху нависает потолок кровати, серо-синяя в отсвете ночи простынь пропитана кровью. Он просто лежит, чувствуя морозящие прикосновения тонких гибких пальцев, и чьи-то, он точно знает, чьи именно, ровные светлые пряди, легкие как перо щекочат щеки, а губы касаются пульса. У этого сна нет начала и нет конца. Только эта темнота детской, эти шорохи и прикосновения.
- Бел-семпай! – голос из сна постепенно меняется. – Бел-семпай! – что-то хлестко бьет по щеке.
Нет, это не отсюда явно.
Принц резко садится на кровати и пытается отдышаться, ощупывая рукой горло. Неприятное чувство холодом пробегает вниз по позвоночнику, руки чуть трясет от разогнанного волной паники пульса. Бельфегор поднимает глаза.
Фран сидит на краю кровати с лицом, выражающим столько же эмоций, сколько мог бы выражать кирпич, если бы, конечно, у последнего было лицо. Небрежно накинутая футболка на размер-два больше, форменные штаны, одетые явно лишь для того, чтобы не щеголять голым по холодному коридору. Неправильный широкий ворот открывает ключицу, волосы ярко-зеленого цвета полощутся концами по плечам.
Этот новичок сразу не понравился Бельфегору: самодовольный, хамоватый, избалованный пацан, не проявивший ни толики уважения к старшему офицеру при первой встрече. Впрочем, и при последующих тоже. Вот и сейчас сидел блондин и думал, какого черта сюда занесло эту язву на ножках, и как же сделать так, чтобы ее отсюда побыстрее вынесло.
- Вы ворочались и разговаривали во сне, я даже через стену слышал и не мог уснуть, – равнодушно роняет Фран. – Бесите, Бел-семпай.
Врет – отстраненно думает Бел, потирая щеку – врет как дышит. А почему – и придумывать не надо. По лицу видно, что врет.
- Заткни уши и не слушай. Твоя бессонница – не моя проблема, – грубо роняет принц, а Фран сидит, ничуть не меняясь в лице, но Бельфегор видит – вот он поджал губы и чуть заметно прищурился. Нет, лягушонок не лишен эмоций, он лишен их яркости – только и всего. Роняя голову обратно на подушку, он закрывает лицо руками, прижимая теплые ладони к коже, будто стремясь отогнать недавний глупый кошмар.
- Часто это у вас? – назойливый парень и не думает уходить.
- Ты не понял намека? – раздражается принц. Говорить о своих сновидениях он не привык и делать это сейчас не имеет ни малейшего желания. Король в гневе, всем прочь из замка. - Я повторю более прямо: пошел вон, – нехотя отрывая руку от лица, принц указывает надоедливому варийцу на дверь, но тот и не шелохнулся, что означает только одно: придется отвечать, – раз в три или четыре дня, когда как. А теперь проваливай, я хочу спать.
- Я его заберу, – коротко роняет парень и Бельфегор замирает, и потом даже на минуту дергается, по привычке подбираясь на кровати, и садится по-турецки, пару минут неотрывно следя за каждым движением Франа. Одно неверное движение – и принц просто свернет к чертям эту тонкую шею с еле заметным кадыком и тонкой пульсирующей венкой. Он настороженно прищуривается и поджимает губы, когда кольцо Ада на безымянном пальце подростка загорается чуть видным сизым пламенем.
- Не дергайтесь, – холодным безаппеляционным тоном хирурга говорит лягушонок, обнимая принца за плечи, и пальцами заводит челку назад, прислоняясь лбом ко лбу принца. – Я вас насиловать не собираюсь.
Закрытые глаза с зелеными стрелками распахиваются аккурат напротив серых глаз принца. Они неспокойные, как зеленое море на картинах голландских маринистов, Бельфегор помнит их из детства, висящими в коридорах замка. В голове начинается шум, будто кто-то зашел на свалку и теперь гремит железками, роясь в старом хламе. Или это скрипят шестеренки в голове его величества? Ничего не заметно: нет ни яркого пламени, ни названий атаки – ровным счетом ничего, лишь дыхание Франа становится немного тяжелее, а гул в ушах постепенно становится все громче, и потом, достигнув апогея, исчезает в одно мгновение. Принц чувствует странное облегчение и делает глубокий вдох, а Фран поднимается и молча идет к двери, исчезая в ней так же тихо, как и появился.
В какой-то момент Бельфегор чувствует укол совести, но его рассудок тут же подкидывает добрую сотню аргументов «против», и эта сварливая дама в белом умолкает, а ее обладатель проваливается в сон.
Больше ему ничего не снится.

Карта вторая. Сила.

Бельфегору плевать. На то, что Земля имеет форму шара, на погодные катаклизмы, на глобальное потепление и на мировой кризис тоже, а так же на то, что сейчас полдень и собирается дождь, и вокруг толпа мафиози, искренне жаждущих нашинковать его холодным оружием различных видов и форм, и на то, что говорит стоящий невдалеке Фран. Блондин лениво перешагивает с ноги на ногу, чувствуя, как подрагивают от возбуждения руки, и улыбка расплывается на лице:
- Только попробуй вмешаться, лягушонок, и станешь кактусом, – небрежно роняет он подростку, в качестве аргументации продемонстрировав веер ножей между пальцами. Холодные лезвия поблескивают как сталь, отражая нависшее над принцем грозовое облако, и через пару секунд болезненно звенят, рассекая воздух вокруг него, с чуть слышным шорохом входя в тела врагов. Земля начинает пропитываться вязкой черно-бардовой грязью. Легкая поступь и размеренное дыхание: то ли вальс, то ли танго – сейчас и то и другое, и оба смертельны. В ладонях танцуют ножи, очередью преодолевая пространство от его Величества до живых людей вокруг. Пока что живых.
А Фран сидит, словно зритель с последнего ряда, немного сонно наблюдая за происходящим через пелену легкой усталости; он прекрасно знает, что, когда принц говорит таким тоном, перечить не должен никто, и свежие рубцы на спине каждый раз вовремя об этом напоминают.
У коронованного семпая своеобразное воспитание.
Фран не дергается даже тогда, когда один из ножей входит в голень. Ничего жизненно-важного не затронуто, но из-за этой оплошности Фран не успевает уклониться, и на его плечи обрушивается что-то тяжелое. Слышится неприятный хруст.
«Рука», – заторможено думает парень, пытаясь сообразить, что происходит.
Один храбрец из ринга Бельфегора решил блеснуть умом и прибегнуть к банальному шантажу: либо пацан, либо он. Жаль только, что он не знает принципов белокурого садиста.
- Это бесполезно, кто бы ты ни был, – устало говорит Фран. – Даже если ты прямо здесь начнешь уродовать мое лицо, он скорее всего даст тебе пару ценных советов, нежели падет на колени и начнет умолять отпустить, – горькая усмешка выдает обиду, но богатырь не замечает этого и продолжает орать, что убьет Франа.
Все это длится до тех пор, пока уже закончивший развлекаться с присутствующими Бельфегор не разворачивается на пятках и не направляется к незатейливому шантажисту. Его походка все такая же легкая, и он слегка покачивается с пятки на носок, неспешно перебирая ногами, и чуть подкидывает в ладони очередной нож.
- Да что ты говоришь, – надтреснуто смеется принц. - И что же ты собрался с ним сделать? Быть может вскрыть горло? Но это же не эстетично! – с участвующим видом заявляет блондин. – Если, – он переносит вес на левую ногу и потирает рукой затекшую шею, – ты будешь резать вену на руке, советую правую руку: левая у него только недавно зажила, и ему будет не так больно. А если собрался резать спину или живот, то твой автограф потеряется среди моих, –абсолютно будничным тоном рассуждает принц, поправляя диадему. – Ну а если честно, – улыбка исчезает с лица Бельфегора и нож замирает в руке, – то никто не смеет указывать будущему Королю, что делать. Фран, – резкое обращение заставляет парня поднять как всегда безразличный взгляд на принца, – глаза закрыл и считаешь до ста.
Парень послушно закрывает глаза, мир теряет очертания и дальше все чувствуется, как нечто отдаленное: вот он слышит хриплый вскрик, и что-то теплое льется на шею, вот тихий смех Бельфегора и звон металла, чуть слышные всхлипы и едкий запах крови. Через сто секунд Фран откроет глаза и увидит жуткое зрелище.
«Работа в Варии – занятие не для детей», – сказал, принимая подростка в элитный отряд, Скуало.
И теперь Фран понимает почему.
Вряд ли кто-то когда-то узнает лицо человека, который угрожал Бельфегору. И еще, кажется, он начинает уважать принца.
- О, Бел-семпай, – как ни в чем не бывало вещает парень, но его речь обрывается не начавшись. Звонкая пощечина рассекает воздух, перебивая последние стоны и всхлипы.
- На его месте я бы вскрыл тебе все, что можно без предупреждений и шантажа, – голос напарника холодный и звенит, как лезвие на ветру. – Еще раз – и тебе это с рук не сойдет, ферштейн? - Он не видит глаз принца, но готов поклясться, что под челкой кроется чуть заметный прищур, и два чуть расфокусированных крупных зрачка пытаются испепелить взглядом. – А сейчас пора смываться, - он присаживается на колени спиной к Франу и заводит руки назад. – Иди сюда, хренова принцесса, карета подана .
Фран забирается на закорки и сцепляет руки вокруг шеи блондина. На концах его волосы чуть более светлые, чем корни и за ухом маленькая, чуть заметная родинка.
Бельфегор делает пару шагов, постепенно переходя на бег, а Фран прикрывает глаза. До базы километров двадцать, но ему хотелось бы, чтобы тридцать, потому что спина у принца теплая и такая удобная.
И еще, кажется, Фран начинает влюбляться в принца.

Карта третья. Повешенный.

Какого хрена забыл Бельфегор в Канаде, не знает ни он, ни Минк, ни даже новенький GPS. Разве что Босс, неделю назад дававший инструкцию по выполнению задания, имеет понятие, но сейчас слышать его ну совсем не хочется.
Серый хорек жмется к воротнику, пытаясь забраться в тепло, поближе к шее, и издает жалобное попискиванье. Этот маленький комок шерсти ластится к шее, мокрый прохладный носик тычется в кожу, а из-под пепельного цвета шерсти мелькают две черничных ягодки зрачка.
- Терпи, Минк, терпи, всем не сладко, – приговаривает парень, почесав зверушку по голове и дав лизнуть немного пламени для поддерживания тепла.
Последние недели две-три принц берет все одиночные задания, где бы они ни были, что бы они не требовали, все, что угодно – лишь бы одному и подольше. А все потому, что ему не нравится его состояние.
Бельфегору больше не снятся кошмары, больше ничьи руки не пытаются его душить во сне, лишь зеленые глаза с короткими, болотного цвета стрелками из уголков видятся ему. И это отнюдь не устраивает принца. Совсем, совсем не устраивает.
А в Канаде холодно, очень холодно для него, привыкшего к теплу и комфорту, но ничего не поделаешь, работа есть работа. А ее он, кстати, закончил часа два назад и уже даже успел оторваться от слежки, лишь Минка на плече оставил – на всякий случай.
Принц заходит в первый попавшийся бар. Ему не важно качество, вид и даже ассортимент. Просто надо отвлечься от этой суеты, от этой рутины, а Бельфегор уверен абсолютно точно – это все от напряжения и врастающего в тело трудоголизма, просто стресс накопился и выплескивается теперь странными образами. А то, что Фран к стрессу никак не относится – это он успешно списал на шаловливое бессознательное, Фрейда и иже с ними.
Внутри светло и тепло, какое-то нелепое и чересчур громкое музыкальное сопровождение бьет по ушам так, что, когда за принцем захлопывается дверь, звеня какими-то навешанными на нее погремушками, он даже на долю минуты забывает, что он тут забыл, но потом уверенным шагом идет к дальнему краю барной стойки и подзывает бармена, заказывая коньяк.
Беглым взглядом обводит заведение, останавливая взгляд на болтающихся на оленьих рогах часах. В Виктории сейчас два, а значит, в далекой Италии наверняка уже жарит солнце и небо отливает перламутром, и несколько чаек в далекой лазурной выси рассекают горячий воздух, плавно паря в его потоках, отбрасывая на землю маленькие дрожащие тени, почти незаметные в полдень. Тихо перешептываются камыши и теплый Гольфстрим волнует морскую гладь. В гостиной Варийской базы наверняка сейчас душновато и Луссурия, как обычно открыл нараспашку все окна, что только можно было. Леви кряхтит на улице, «закаляя тело упражнениями». Вышеупомянутый Хранитель Солнца сидит в тени двора, на своей любимой скамейке с кошкой на коленях и читает. Скуало составляет отчеты, привычным движением заправляя прядь за ухо, и изредка прерывается из-за звенящего телефона, ну или на голос Занзаса, который тихо и мирно дремлет на софе рядом, изредка ворча и ругаясь на мечника. А Фран…
Бельфегор залпом осушает рюмку, закусывая лимоном и с силой жмурясь. Перед глазами встает худощавый парень лет семнадцати с зелеными волосами, изумрудными глазами, с небольшими стрелками из уголков глаз, пушистые черные ресницы бросают на щеки чуть заметные тени, узкие плечи и болотного цвета бадлон, который парень каждый раз, нервничая, начинает оттягивать вниз, отчего тот уже стал порядком велик и теперь нависает над карманами форменных варийских штанов. Смешная шапка, которая раза в два больше, чем голова Франа, и любимая поза, когда тот сидит за столом, подложив одну ногу под себя и свесив вторую, локтями опираясь на стол, и что-то пишет левой рукой.
Бельфегор приходит в себя уже стоя в аэропорту. До самолета еще часа полтора, но принц приехал сюда заранее. Всего два часа ночи, и народу не так много, а значит можно сесть и посидеть, отдохнуть в тишине холла. Он садится и достает из кармана паспорта и туристические визы: Египет, Италия, Япония, Россия. Так много мест, так много убитых людей, так много греха, что хочется захлебнуться. По лицу принца скользит не его, чужая легкая улыбка. Он сам выбрал путь, по которому идет. Невольно вспоминаются холодные бледные руки из сна, и Бельфегор нервно сглатывает, делая глубокий вдох – воспоминания это всегда тяжело. И тут же сознание подбрасывает теплое прикосновение рук, тяжелый выдох и бушующее море на дне изумрудных глаз, так близко, что расстояние руки кажется сотней километров, а по телу пробегает теплый разряд.
А Бельфегор уже знает, что это значит, но это ничего не меняет, потому что в воздухе повисает незаданный никем вопрос: а что с этим делать?
Аэропорт потихоньку оживляется, подтягиваются люди к вскоре отбывающему рейсу, приглушенно дребезжат тележки, что-то говорят непоседливые дети, потягивая своих мам или пап за рукав, кашляют, листают, вздыхают – все вокруг точно запущенный механизм, хотя на первый взгляд хаотично.
Бельфегор не любит людей, а потому в первых рядах забирается на борт.


Когда самолет взмывает в небеса, блондин довольно потягивается в кресле, гибко выгибая спину и заводя руки за голову. В иллюминаторе медленно и лениво занимается рассвет, будто кто-то включил лампочку, которой еще надо прогреться, чтобы гореть так, как следует. Сначала слабый, потом все ярче, он немного слепит глаза и так ненавязчиво греет лицо. Бельфегор откидывается на мягкую спинку кресла и прикрывает глаза, в то время как авиакомпания желает ему приятного полета. Следующие несколько часов он проводит в уютной темноте сна без кошмаров, мыслей и беспокойства и просыпается лишь тогда, когда шасси с дребезжащим звуком сталкиваются с землей.

Карта 4. Колесо Фортуны.

Ливень идет уже два часа, долгой пулеметной очередью обрушиваясь на головы Варийцев. Хмурое небо траурно нависло над головами, грозясь упасть в любую минуту, ревущие раскаты грома сливаются с криками последнего сопротивления, громко раскалывая воздух и затихая снова. Гремучими змеями с деревьев шелестят листья, будто чего-то боятся.
Серое стекло неба отражается в зеленых глазах Франа, но он этого не видит. Он сейчас вообще видит плохо. На лбу испарина, рот открыт и парень пытается глубоко дышать. В его глазах – бред, в его мыслях – фарш. Его, кажется, сейчас вырвет, если не отвернуться, но он и отвернуться-то боится, потому что неизвестность притягивает, а вкупе с шоком это почти гремучая смесь.
Дрожащей ладонью он тянется к собственному бедру.
- Руки! – Луссурия хлестко бьет по руке парня, и ладонь, так и не достигнув цели, безжизненно падает на землю.
Стеклярус неба плывет перед глазами, какой-то нереальный и далекий, а где-то в отдалении крики Леви и Скуало. Что они кричат? Кому они кричат? Все это стало так не важно теперь. Больше всего на свете Франу хочется закрыть глаза и забыться, и плевать на все, что было или будет. Он выплевывает кровь, а она стекает и смешивается с грязью, и вся эта смесь растекается вокруг, образовывая темное пятно вокруг лежащего на земле парня. Франу хочется жить, ужасно хочется, так хочется, что он без единого звука терпит всю ту агонию, которая в унисон с раскатами грома проходит по телу при каждом прикосновении к ране.
А Луссурия тем временем уже извелся, пытаясь перемотать пулевое ранение на его боку. Из аптечки остались жалкие доли бинта, этого не хватит для того, чтобы нормально перемотать. В таком состоянии, когда у Франа еще и ощутимо сдают нервы – все это бессмысленно. Его надо успокоить, но даже у варийского Солнца, к сожалению, не сто рук.
- Бел! – коротко зовет он ближайшего к ним человека - сейчас плевать, кто это, но так даже лучше. Подошедшему он втискивает в руки фляжку со спиртным. – Четыре или пять глотков, в него, – предупреждает вопросы Луссурия, орудуя бинтом без единого лишнего движения, – как хочешь, твою мать, как хочешь, вливай!
Бельфегор приподнимает голову Франа, зеленые глаза, глубокие, немного растерянные и какие-то до странного отстраненные, смотрят на него, а потом начинают закрываться.
- Эй, эй, лягушонок! – Бельфегор чувствует, как внутри что-то падает, как кровь ударяет в виски, и хлестко бьет по щеке, нисколько не жалея сил на это действие, пытаясь привести в сознание. – Лягушка, если ты сдохнешь без моего разрешения, я тебя с того света достану!
Бел хмурится. Хмурится с силой и прикусывает губу, зеленые глаза чуть дергаются и надрывный крик разрезает воздух над поляной, когда Луссурия надавливает на рану, – Фран не может выдержать столько боли.
Бельфегор откупоривает крышку фляги и берет алкоголь в рот, парой глотков обжигая небо. Вряд ли лягушонок смог бы сейчас пить из горла, так что… Все, что остается, это оттянуть его волосы назад, задирая шею, и, приподняв за плечи в сидячее положение, рот в рот напоить алкоголем. Так делается четыре раза, пока у принца не начинает дьявольски жечь небо, но даже после этого Франу достается еще один глоток.
- Терпи, – коротко роняет Бел и продолжает придерживать парня за плечи.
- Бел, держи его. Крепче держи, – Луссурия нервно сглатывает,- сейчас будет чертовски больно, только терпи, мой дорогой, - и даже от взгляда всегда безразличного Бельфегора не укрывается, что у мужчины руки дрожат.
Насколько же критическая ситуация, если даже Луссурия, вечно собранный и веселый, сейчас в таком состоянии? С осознанием этого к принцу приходит страх. Ледяные руки сквозь явь тянутся к шее, до боли знакомый голос с надтреснутым смехом, кажется, сейчас разорвет уши. Бельфегору страшно, так страшно, что хочется бросать, метать, кричать, ему хочется дергать себя за одежду и страшно, истерично смеяться. Но он продолжает сидеть, стиснув зубы, в то время как страх начинает обретать реальную форму.
- Ну что, мой любимый младший братик, - на плечо Бельфегора ложится ладонь. Кожа на ней бледная, перстни на пальцах и то ярче. – Еще один бесполезный кусок грязи умирает? Ай-ай-ай, – человек выходит из-за спины и встает напротив принца, сложив руки на груди. – Просто убей его, как убил меня – и все будет отлично. Он же ведь… не дорог тебе, да, Бел-фе-гор’? Мой милый маленький Фран умирает. А мы с ним последнее время так часто виделись! – наигранно раздосадованный голос заставляет Бела стиснуть зубы.
Принца пронизывает ненависть и злоба. И полное понимание ситуации.
- Уйди, – шепчет он одними губами и стискивает зубы, прогоняя видение. – Луссурия – громко обращается он к Солнцу, – сделай все, чтобы его можно было отнести до базы, там вытащишь своего павлина.
Тот коротко кивает в ответ, делает пару четких движений, помогая уложить Франа на закорки принца, и процессия быстро исчезает у кромки леса, изо всех сил спеша к замку.


Через четыре часа измотанный Луссурия стоит на балконе, а Бел уже ждет его там. Хранителю Солнца дьявольски хочется курить, но руки все еще немного не слушаются, поэтому закуривает он только с третьей попытки.
- Как он? – небрежно роняет принц, сохраняя как можно более безразличное лицо, и такая нелепость в итоге выходит, что тихий смех мужчины расходится по балкону следующие минут пять.
- Если не перестанешь корчить эти гримасы, ни за что не скажу, – издевательски тянет Хранитель Солнца, все еще посмеиваясь.
- Мам, - Бел растягивается на перилах балкона, спуская вниз ногу, и укладывает голову на плече Луссурии. – Я не понимаю.
- Чего не понимает мой маленький гений? – своим привычным тоном, обычно переходящим от баса к визгу, говорит Хранитель варийского Солнца.
- Того, что происходит.
Принцу ужасно не хочется объяснять, чего именно. Исповеди не по части Бельфегора. Никогда не были и не будут по его части.
- Если не понимаешь, прислушайся к тому, что чувствуешь, - от философского тона мамочки становится даже немного смешно, и Бел не сдерживает улыбку. – Люди не умеют чувствовать «неправильно», – Луссурия чуть пожимает плечами.
По губам принца скользит легкая улыбка, он спрыгивает на балкон и чуть кивает, выражая королевскую благодарность, прикрывая глаза.
Через час принц ложится на свою кровать и засыпает, придавленный тяжестью событий дня и собственных мыслей, но сны его безмятежны.

Карта пятая. Мир.

Глубокая ночь и комнате Франа на потолке пляшут тени, причудливыми узорами расползаясь по белесой поверхности. Холодное голубоватое свечение назойливого месяца, будто цунами, вваливается в комнату, заливая стену и пол своим светом, а на стене чуть двигаются отражения странных гримас и животных, повинуясь клонящему деревья потоку воздуха. Какие-то растения, руки, когти – все смешивается в хороводе контуров и образов, так, что разбираться, что к чему, практически бессмысленно.
Фран лежит, гладя в распахнутое окно. Прохладный ночной ветер обдувает лицо и грудь. В ноябре в Италии немного прохладный, но очень нежный норд-ост. Он, будто озорной веселый мальчишка, вбегает в комнату, делает в ней пару кругов, весело смеясь, и выпрыгивает из окна, летя со своими потоками в сторону далекого севера, будто Ганс, оседлавший Гуся.
О чем он думает, когда заглядывает в чужой маленький мир, за теплотой комнат, за преградой стекол или за пеленой занавесок? Чувствует ли он себя вором или простым зрителем, задержавшимся на титры в уже опустевшем зале? Если бы парень был чуть менее занят разглядыванием своих пальцев, он бы обязательно над этим подумал.
Но Фран думает о чем-то ином, подложив под голову ладонь. Глаза цвета морской волны уставились в вытянутую вверх ладонь. Такая непропорционально длинная и крупная, отчего кажется немного неуместной на короткой и тонкой руке. Ему не хочется спать, не хочется есть. Ему вообще ничего не хочется, не вызывает ни желания, ни чувства долга. Растерянность сменяется апатией, доводящей до абсурда, так, что хочется улыбаться – глупо и необдуманно.
Но самое противное то, что Фран прекрасно знает, что именно.
Из его маленького мира мыслей его вырывают тихие, почти неслышные шаги.
«Коридор? – отстало думает он. – Да нет, не похоже. Это скорее...»
- Привет, лягушка, – заявляет до боли знакомый голос, сопровождая свою речь тихим надтреснутым смехом, и Бельфегор материализуется в проеме окна. – Есть разговор.
Его величество торжественно усаживается на подоконнике и подкладывает одну ногу под себя, втору свешивая внутрь комнаты, а белая как полотно в отсвете полумесяца рука, до локтя прикрытая полосатым джемпером, упирается кулаком в щеку, будто улыбку поддерживает, чтоб не упала.
- Бел-семпай, - равнодушно роняет Фран, вопросительно вздергивая бровь, – это абордаж?
- Скорее похищение, если пытаться это объяснить уголовным кодексом. А если не перестанешь умничать, это будет еще и убийство при отягчающих обстоятельствах, – очередной улыбке принца сопутствует показ веера из ножей.
Парень садится на кровати. Врывающийся поток ветра колышет пряди и на долю секунды Фран замечает темное ядрышко зрачка между густыми светлыми волосами. Это кажется ему странным и он отдергивает руку на полпути, осознавая, что очень хочет увидеть, и это, конечно же, от наблюдательного принца не укрывается.
Повисает пауза. Тишина давит, будто пресс, и колет, словно разряд. За время, пока два парня смотрят друг на друга, успевает еще раз подуть ветер, обдувая лица, прошелестеть крона, стоящая рядом со зданием базы, будто Геракл рядом с Атлантом, держащим свод.
- Хочешь посмотреть? – слегка растягивая слова, говорит Бельфегор тоном, не предвещающим для Франа ничего хорошего. – Я разрешу.
- С чего вдруг?
- Мне так хочется, – чуть склоненная на бок голова и съехавшая на бок челка.
И тут Фран понимает, что он конкретно попал, и все, что ему остается – это предугадывать незаданные вопросы.
- Но...? – протягивает лягушонок, немного зябко передергивая плечами, в то время как принц расплывается в довольной улыбке.
- Я вдруг подумал, – говорит Бел, игнорируя восторженное “Вааау!” - Твой сон отныне сокращается часа на... два, возможно три. Возможно, даже шесть, – вещает его Величество таким тоном, будто объясняет кассирше, сколько граммов ему взвесить.
- Звучит пугающе, - отзывается Фран, прикрывая глаза, – но идея мне нравится.
В темноте два взгляда сталкиваются: изумрудно-зеленый и серый, на долю секунды в обоих пробегает сомнение, неуверенность, пока Бельфегор медленно сползает с окна на кровать. Фран подается вперед.
- Бел-семпай, у вас лист в волосах застрял, – говорит Фран, но оба понимают, что это просто причина, чтобы придвинуться поближе к теплу. Хотя бы на какой-то момент ощутить себя необходимым.
И это чувство незамедлительно приходит, принося с собой приятные ощущения тепла и жара, когда холодные руки скользят по телу, когда пальцы легко поддевают края футболки и тянут вверх, чуть обжигая осенней ночной прохладой, когда сухие горячие губы поцелуями проходятся по шее и груди. И еще приходит чувство верности и правильности, лишь только зарываешься пальцами в густые светлые волосы, на удивление мягкие и распадающиеся на тяжелые пряди, когда Фран откладывает диадему на подоконник, так, будто делал это уже миллион раз.
- Бел-семпай, у вас… – начинает Фран, но укус заставляет замолчать, чтобы не перейти на стон.
- Еще одно слово... – угрожающе начинает Бельфегор, но теплые ладони смыкаются вокруг шеи и тянут вниз.
- Молчу-молчу, – с ноткой веселья в голосе отвечает Фран, приоткрывая рот для поцелуя.
И тут принц понимает, что его затянуло в омут, в темно-зеленый омут, без дна. И безо всякой надежды на спасение и помощь. Впрочем, когда это его останавливало – принц так и не вспомнит, отвлеченный более интересным занятием.
По комнате прокатывается череда шорохов, и тихий скрип окна прерывается тихим шепотом.


Единственное место, где по ночам не гасится свет, – это, конечно же, кухня. Первый этаж, западное крыло, прекрасный вид во двор.
- Что-то шумно сегодня, – устало тянет Леви, развалившийся на мягком стуле, хмуро глядя на матовый циферблат настенных часов. – Времени - три часа ночи, а у нас что-то до сих пор то ли скрипит, то ли скребет. Ты не знаешь, в чем дело? – немного изумленное лицо метиса выражает вопрос.
Луссурия на минуту прекращает мыть посуду и чуть заметно улыбается:
- Это кошки, Леви, не волнуйся.
- Осенью? – саркастически замечает А Тан.
- Осенью, Леви, – с видом заядлого кошатника кивает Луссурия. – Осенью


__________
* Главы названы и написаны по принципу гадания на таро «Расклад "Партнëр"», а определения самих карт можно посмотреть тут.